Что достойно подражания в жизни императора Николая?
(выдержки из статьи и комментарии к ним автора сайта)
Церковный разум, благословляя почитание Святых, всегда призывал к тому, чтобы их почитание проходило благочестивым образом, не переступая грань язычества и многобожия и не провоцируя в сознании людей выводов, опасных для жизни и благочестия (см., например, 94 правило Карфагенского собора 419 г.).
Церковь должна ясно, соборно пояснить: что именно она воспринимает как подвиг святости в жизни и в смерти последнего русского Императора.
Актом канонизации Церковь призывает подражать жизни святого, ею прославленного. И пастырски необходимо пояснять, что же именно заслуживает подражания в жизни новопрославленного угодника.
Император Николай Александрович курил (см., например, запись в Дневнике от 13 декабря 1917 г.). Курение – это бытовая черта. На нее можно не обращать внимания. Но о жизни Императора есть такие свидетельства, мимо которых пройти нельзя. Иногда их можно опровергнуть. Но в тех случаях, когда такой основательной возможности нет – просто замалчивать их тоже нельзя. Если Церковь не осудит эти эпизоды в жизни своего святого – их нам напомнят наши оппоненты.
Некоторые поступки или черты Императора и Императрицы будут странно смотреться в Житии. Замалчивать их не стоит. Чтобы потом не возникло спекулятивных построений по этим поводам - нужно при канонизации сказать: такие-то факты, к сожалению, действительно были, но, хоть и были они в жизни Святого, сами они не были проявлением святости, и их нужно признать или нравственно индифферентными, или же прямо греховными и недостойными для подражания. Сама Церковь должна внятно разделить в жизни Государя – что она считает каноничным в жизни Царя, а что – нет.
И это разделение должно быть проведено не только при рассмотрении царствования Николая Александровича. Самое сложное, на мой взгляд – это его отречение.
В церковной среде бытует мнение о том, что Николаю Александровичу был предсказан мученический венец (монахом Авелем, преп. Серафимом Саровским, св. Иоанном Кронштадтским). Царь знал об этом пророчестве, внутренне был готов к его исполнению – и потому отрекся от престола без сопротивления, дабы не противиться воле Божией, возвещенной через святых. Если большую часть своей жизни Император знал о своем мученическом кресте, значит, он понимал – какой путь раскрылся перед ним в феврале 1917 года. Он мог не знать даты кончины, мог не знать, сколько дней осталось ему жить – но с первого же дня после низведения с Престола он должен был поставить себя под знак возвещенной ему скорой кончины.
Обычные христиане, не-императоры, могут всматриваться в последние полтора года жизни Николая Александровича, ища в его последних днях наставления о том, как им самим следует готовиться к своему смертному часу. И вот тут-то окажется, что, если подражать всему тому, что делал отрекшийся Царь в преддверии расстрела, то могут возникнуть серьезные фоновые шумы в душе человека, который готовится к кончине своего земного живота, а в качестве образца для подражания избрал жизнь Царской Семьи в заточении. Если принять то, что ему была открыта его судьба – то в его поведении во дни заключения никак нельзя видеть образец для подражания.
Известно, что вскоре после отречения Николай Александрович был спрошен, где он пожелал бы провести время до Учредительного Собрания, которое должно определить судьбу монархии в России, и ответил, что – в Ливадии. Мне трудно представить, что человек, сознающий (Да он вообще по-моему ничего не осознавал, ему на всё было наплевать, для него это всё было своего рода играми: поиграл в военноначальника, поправил людьми, а теперь можно и на курортик съездить, отдохнуть. Да, вот только в патриарха не дали поиграть, вот нелюди-то...), что до мученической кончины ему остаются считанные дни, высказывает пожелание провести эти летние дни в курортном дворце: “А мы-то все так рассчитывали на долгое пребывание в Ливадии” (Дневник от 28 июля 1917)... Странно также, что Царскую Семью влечет место, весьма далекое от традиционных русских святынь, в том числе тех, что освящали историю Дома Романовых... (По-моему ничего странного. Свою любовь к православию и к народу он показал всем, чем только можно: и своим пастырским отречением от вверенных ему Богом овец, после которого все овцы были изничтожены и их кровью наводнилась вся наша Святая Русь; и запрещением созыва собора, Иларион Троицкий прямо писал: “Перед началом войны (первой мировой - А.О.) Церковь в России была унижена до крайности..."; и "потворством неверию и богохульству Льва Толстого и всего так называемого образованного мира министров, чиновников, офицеров, учащегося юношества", "потворством печати, смердящей всякою гадостью страстей"; и связью с Распутиным, вместо действительно святых людей - Святого Праведного Иоанна Кронштадтского и оптинскими старцами; и связью с магами и "ясновидцами" Папюсом и Филиппом (которого Александра Федоровна в письме от 14 декабря 1916 г. вспоминает как “нашего друга месье Филиппа”, но которого ее же духовник называет “порождением бесовских сил”.); и пригалашением для воспитания своих детей католиков и лютеран, вместо наших русских православных воспитателей и учителей; и чтением светских книжёнок "смердящих всякою гадостью страстей", вместо Библии и Святых Отцов, которых (Святых Отцов) в его библиотеке вообще не было и т.д., так можно целый час продолжать...)
Известно также, что Царская Семья вынашивала планы отъезда в Англию. Если Государь знал, что ему предстоит мученический крест, в таком случае хлопоты по отъезду в безопасную Англию к царственным родственикам придется оценить как попытку бегства от креста. (так оно, наверное, и есть...)
Вообще нельзя не счесть удивительным список тех книг, что бывший Император читает для себя и для своей семьи в заключении (А что здесь удивительного? Он вся жизнь это и читал...). Перечислю в хронологическом порядке все книги, упомянутые в его дневнике после отречения: Ф. Успенский “История византийской империи”, Конан Дойль “Долина страха”, без указания автора “Девочка миллионерша”, Кассо “Россия на дунае”; Конан Дойль “Собака Баскервиллей”; Куропаткин “Задачи русской армии”; без автора “Тайна желтой комнаты”; “Запах дамы в черном”; “Неотвязное кресло”, А. Дюма “Граф Монте-Кристо”; без указания автора “Дом живых людей”; Д. Мережковский “Юлиан Отступник” (“окончил чтение “Юлиана, понравившееся мне” - 21.6.17) Мережковский “Леонардо да Вични”; К. Дойль “Арсен Лупен против Шерлока Холмса”; “Человек с разбитым ухом”; А. Доде “Тартарен из Тараскона”; “Тартарен в Альпах”; Д. Мережковский “Петр и Алексей”; без указания автора “Судьба Вайлза”; Д. Мережковский “Александр I”; К. Дойль “Отравленный пояс”; Квашнин-Самарин “Морская идея в русской земле”; без указания автора “Очаровательная Лииль”; “Пурпурный Пимпернель”; Мельников-Печерский “В лесах”; Данилевский “Девятый вал”; Мельников-Печерский “На горах”; Н. Лесков “Обойденные”, “Островитяне”, “Некуда”, “Запечатленный англе”; П. Лоти “Рамунчо”; Н. Лесков “Грабеж”; А. Дюма “Королева Марго”; Н. Гоголь “Женитьба”; без указания автора “Дракула”; Беломор “Морские рассказы”; без указания автора “Я расплачусь”; “Огонь в стерне”; В. Гюго “93-й год”; И. Тургенев “Записки охотника”; О. Егер “Всеобщая история”; “За дневным чаем перечитываю свои прежние дневники – приятное занятие” (14.11.17); без указания автора “Два скромника”; И. Тургенев “Накануне”, “Дым”; Голодников “Тобольск и его окрестности”; А. Чехов “Медведь”; без указания автора “Воин Аллаха”; К. Дойль “Приключения Шерлока Холмса”; А. Дюма “Три мушкетера”, “Женщина для этого мужчины”; Н. Лесков “Соборяне”; Л. Толстой “Анна Каренина”; стихи Лермонтова; “начал читать библию сначала” (24.3.1918); но – “так как нельзя читать все время Библию, я начал также “Краткую историю английского народа” Грина” (26.3.1918); И. Тургенев “Вешние воды”; С. Нилус “Близ есть при дверех”; романы Всеволода Соловьева; Великий Четверг 1918 г.: “Утром читал книгу Метерлинка “Мудрость и предопределенность”. Позже продолжал чтение Библии” (19.4.1918); Лейкин “Неунывающие россияне”; Аверченко “Синее с золотом”; Л. Толстой “Война и мир”; Апухтин “Неоконченная повесть”; сочинения Салтыкова-Щедрина; Шильдер “Император Павел I”.
Последняя упомянутая книга – “28 июня ст. ст. Начал читать 8 том Салтыкова-Щедрина”. И нет ни одной книги святоотеческой. Кроме двух упоминаний о Библии – никакой духовной, собственно церковной литературы…
В любом случае, Собор, которому предстоит прославить Государя, должен сказать несколько слов о его дневнике – ибо слишком неожиданные умолчания или, напротив, записи есть на его страницах. Если без комментариев издавать дневник Государя как дневник Святого мученика, то возникнут неизбежные соблазны (Вот и я о том же и Осипов был того-же мнения: "Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит.") – так как ряд записей весьма далек от традиционно-церковного представления о поведении мученика перед казнью. Мученики (и страстотерпцы) древности не проводили вечера перед казнью ("перед казнью", думаю можно опустить) в карточных играх, не записывали в своих дневниках радостные впечатления от выигранных партий (“во время игры имел четыре безика… Во время игры с Марией у меня вышел настоящий трик-трак – так же редко, как четыре безика” – 1-5 мая 1918), не учили своих детей карточным играм (3 мая 1918).
Так что вопрос о том, чему именно должен подражать благочестивый мирянин в жизни последней Царской Семьи, далеко не прост. (Ещё как не прост...)
Еще более важным мне кажется дать очень взвешенную оценку самого акта отречения Государя от престола. Нередко именно в акте отречения видят христианский подвиг Императора: добровольное сложение высшей власти и вверение себя в руки Промысла... Однако – мог ли так поступить тот, кому была вверена ответственность не только за себя, но и за страну? Начальник не напрасно носит меч свой. И зачем же выпускать этот меч из рук перед лицом врагов?
Церковь для того и благословляет Императора и его меч – чтобы им он ограждал ее от физических врагов. Тот, кто влагает меч в ножны во время битвы, не выполняет своего церковного послушания. Тот же Палеолог как-то заметил, что именно своим отречением Император освободил армию и народ от присяги, создал в сознании народа такую пустоту, где и закружилась воронка, втянувшая в себя уже всю Россию. Отречение не столько было вызвано “волной революционного подъема”, сколько само породило ее.
Вот мой главный вопрос: можно ли подражать этому поступку Императора?
Представим, что через какое-то время в России вновь появится искренне православный правитель. Ради простоты этого мыслительного эксперимента – не будем уточнять, как именно он будет называться: император, президент, генсек, диктатор или премьер-министр. Понятно, что как только он начнет проводить открыто национальную и православную политику, он станет испытывать серьезнейшее давление со стороны тех сил, что не желают видеть Россию ни сильной, ни православной. И вот однажды к новому Государю приходит новая делегация “думцев” во главе с новым “родзянко”. И жестко поясняет правителю: если Вы не отказываетесь от власти, то в стране начинается то-то и то-то – в диапазоне от натовского вторжения до гражданской войны. Православный правитель, сознающий себя прежде всего человеком Церкви и лишь затем – политиком, просит дать ему время на молитвенное размышление. Уединившись, он пробует найти вразумления у Церкви7. Как это принято у православных людей – он ищет святого прецедента. Был ли в истории случай, когда православный правитель оказывался перед похожим выбором? Какой выбор он сделал? И как этот выбор восприняла Церковь? И вспоминает: был русский император Николай. Перед лицом подобного ультиматума он отрекся от престола – а в итоге Церковь прославила его как святого. Что ж – значит, и мне нужно идти этим путем. Что тут нужно подписать? Дайте мне ручку: “заповедуем преемнику нашему править на тех началах, кои будут ими (т.е.-путчистами) установлены”... И еще не десятилетия Россия будет ввергнута в пучину национального разгрома и позора...
И так мне, равно как и другим проповедникам, постоянно приходится слышать: “Да как вы смеете возражать на нашу критику вашего православия? Вы, христиане, должны быть кротки и послушливы. Ударили по одной щеке – благодарите и подставляйте другую!” А тут мы проведем канонизацию отрекшегося Государя. И нас еще с большим энтузиазмом начнут осаживать: “Следуйте тому образцу, который вы сами признали для себя каноническим! Отрекайтесь! Уступайте! Подписывайте!”
Нельзя забывать, что первыми тему трагической гибели императорской семьи и даже необходимости ее канонизации подняли радикально-демократические средства массовой информации (“Огонек” и “Московские ноовости”). Конечно, отнюдь не всё, происходящее в журналистике, происходит со столь далеким расчетом. Но кто же даст гарантию, что именно в данном вопросе этого расчета не было?
Иван Ильин писал о “государственной мудрости православия”9. Прославление императора, снявшего с себя тот меч, что вручила ему Церковь, для ее защиты, ставит под сомнение правомочность самого замысла православного государственности. Перед христианином неизбежно встанет выбор: на чьей стороне правда – на стороне св. Александра Невского, с мечом вышедшего навстречу врагам России и Церкви, или на стороне св. Николая, отказавшегося от меча? Известно, что крепче всего в памяти запечатлевается именно последнее слово и последнее событие. Мне лично очень не хотелось бы, чтобы в памяти последующих христианских поколений в России запечатлелся образ Святого Царя, святость которого, согласно расхожим толкованиям, состоит именно в том, что он отказался от борьбы за сохранение своей власти. Ситуацию 1917 года не стоит сводить к вопросу о личном властолюбии Императора, а в его отречении видеть лишь победу над помыслом властолюбия. Личная аскетика – это одно, а церковное послушание – нечто иное.
Церковь дала Николаю Александровичу императорское послушание - Николай Александрович без совета с Церковью это послушание с себя снял – Церковь его прославила как святого? За что именно? За отречение, то есть за отказ от послушания? Или за что-то иное? Это должно быть разъяснено.
Сравнивают отречение Николая с непротивлением Бориса и Глеба. Но сравним плоды их поступков: князья своим отказом избавили Русь от междоусобной войны; Царь – напротив, открыл для нее дорогу. Так что если судить по последствиям – то отречение Николая не похоже на поступок древних князей.
Сопоставим также и обстоятельства. Борис и Глеб были скорее княжичи, чем князья (Борис подчеркивал, что готов слушаться своего старшего брата Святослава: “будь мне отцом и господином”). Борис и тем более Глеб отвечали только за самих себя: ответственность за народ еще не лежала на них. Не так с царем: полнота власти и полнота ответственности у него уже были.
На это размышление обычно возражают: но ведь Государь не добровольно отрекся, он был вынужден это сделать. Он использовал все возможности для сохранения традиционной власти в России, но генералы предали его. Он лично обзванивал штабы фронтов и спрашивал командующих – поддержат ли они его. И лишь убедившись, что армия его не поддержит – принял отречение... Но в таком случае между Николаем и Борисом с Глебом различие еще большее. Они отказались ценой жизни своих дружинников восходить на киевский престол. Дружинники просили Бориса повести их на Киев и силой добыть для него княжеский престол – Борис отказался. Николай сам просил армию пойти на Петроград и защитить его престол – армия отказалась. Разница все же ощутимая.
В чем же подвиг христианского отречения – если он совершен не добровольно, а вынужденно?! Можем ли мы представить, чтобы князь Борис сначала опросил всех своих дружинников – готовы ли они пролить свою кровь, защищая его, а лишь встретив отступничество, вышел бы из своего стана навстречу недругам? Тут или - или. Или император отрекся добровольно – и тем самым первым нарушил завет между Романовыми и Россией10. Или он отрекся вынужденно (после того, как Россия оставила его) - но в таком случае сам акт отречения не несет в себе нравственно-христианского смысла. Иначе нам и Хрущева придется считать христианином: не привел де он советскую армию разогнать пленум ЦК...
В дневнике Государя есть запись: “28 февраля. Лег спать в 3 ?, т. к. долго говорил с Н. И. Ивановым, кот. посылаю в Петроград с войсками водворить порядок”11. Со слов командующего Петроградским военным округом С.С.Хабалова известно, что еще 26 февраля 1917 Николай II приказал стрелять по демонстрантам12. "Все (члены кабинета министров), кроме Покровского, требовали решительных действий. Таким образом, робкому генералу Беляеву и нерешительному генералу Хабалову представилась возможность убедиться на всеобщей поддержке того образа действий, на котором они остановились, к сожалению, только в ночь на 26 февраля"13.
Солдаты не выполнили этот, увы, весьма уместный приказ. Если этот приказ был – Император действовал верно, именно как Император. Но в таком случае о добровольном отречении и мученичестве не может быть и речи. Если бы бунт удалось пресечь – Церковь и Россия могли бы прославить Николая Александровича как благоверного императора. Но мученик все же иным путем идет к своему венцу... А если приказа не было – что ж, может, личная жертвенность и была проявлена в этом молчании Императора, но в таком случае не может быть и речи о том, чтобы видеть в нем образец христианского политика.
Самый неоспоримый довод в пользу канонизации поясняет: царь канонизируется потому, что его имидж в сознании палачей сливался с образом России и Церкви. Стреляли не в гражданина Романова. Стреляли в Россию и в Церковь. Вот Церковь и говорит: те кто, стреляли в Царскую семью (и отдавали приказ об этом расстреле), сами считали, что стреляют в меня. Значит, Царская Семья ради меня пострадала, и потому я не могу их образы убрать из своей памяти, не могу не видеть их рядом с Христом. А потому и пою им не только “вечную память”, но и величание. ("Замечательно"... Что за ерунда?)
Души спасает Господь – независимо от решения Собора и до его решения. Собор же выносит для почитания образ нового Святого. Если этот образ будет каноничен, будет вполне соответствовать церковному пониманию целожизненного служения Христу – то именно он и останется в памяти людей. Этот образ и будет помогать им в их собственном восхождении к святости. Если образ будет выверенно-каноничным.
Трудно также понять и то, что распорядок его церковной жизни не стал иным после отречения. Понимаю, что занятость Государя в дни его правления была велика, а потому Богослужение совершалось скоро и сокращениями14. Но вот уже нет поводов спешить. Уже близок предсказанный переход в Царство Божие… Но почему же Литургия на Троицу вместе с вечерней и коленопреклоненными молитвами и на этот раз занимает менее двух часов15? Уже стоя на грани, уже подписав отречение, он месяц только “ходит к обедне”, и лишь 1 апреля, в Великую Субботу причащается Крови Христовой (перед этим причастие было в конце первой седмицы Поста – за десять дней до отречения). Не могу понять, почему предупрежденный мученик медлит с причастием в решающие дни своей жизни. (А я соверешенно спокойно это понимаю.)
Трудно мне представить, чтобы из-под пера предупрежденного человека вырвались знаменитые ныне слова: “Кругом измена, трусость и обман”16. Трудно представить, что предупрежденный о своей Голгофе человек в своей дневниковой записи в день отречения лишь сетует на окружающих – но никак не вспоминает Промысел Божий и не молит Господа об укреплении в начавшемся восхождении ко кресту. (По-моему совершенно не трудно.)
Странно, зная, куда теперь идет твой путь по воле Господа, на первом же шаге впасть в грех тотального осуждения. Да и кто же, обладая полнотой власти в стране, подбирал и расставлял вокруг себя этих “трусов, обманщиков и предателей”? Политик может ошибаться. Когда Горбачев точно так же объяснил август 1991 г., ему, конечно, вернули все его обвинения в адрес ГКЧП-истов (мол, ты сам же проталкивал утверждение Янаева Верховным Советом), но не более того. Святой же человек должен обладать даром прозорливости, умением разбираться в людях. Тот, кто окружил себя трусами и предателями, сам свидетельствует о себе, что даром прозорливости в былые годы, до отречения он не отличался. Но главное: так сетовать на окружение не стал бы человек, знающий, что в его судьбе все предписано Богом, и что окружившие его трусы и обманщики не более чем исполнители, подводящие его к той цели, о которой и сам Император был давно предупрежден. Так что апокрифические сказания о “предупреждениях” плохо согласуются со всей канвой жизни последнего императора.
А по-моему превосходно согласуются.
Мне вдруг вспомнилась широко известная песенка: "Каким ты был, - таким ты и остался..." Продолжение пусть каждый для себя вставит своё.
Полная версия статьи Кураева расположена здесь: http://www.kuraev.ru/kanonis.html
